24 часа на полуострове Рыбачий
Рыбачий это небольшой полуостров, который вырастает из другого полуострова — Кольского. Омывается со всех сторон Ледовитым океаном и продувается насквозь пронизывающими северными ветрами, поэтому ничего кроме скал и тундры до горизонта там нет, и в принципе быть не может.
Полуостров всегда имел военное значение — закрывал с моря незамерзающий порт Мурманска, и в годы Великой Отечественной здесь много лет велись боевые действия против фашистской армии «Север». Я слышал про них только мельком на уроках истории в школе, и на этом познания заканчивались.
Мы решили съездить туда в рамках поездок по «переоткрытию родного края» (предыдущие посты: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7) в августе 2021 года. Получился долгий, странный и насыщенный событиями день.
До 1990-х годов Рыбачий был закрытой военной территорией, попасть на которую можно было только по спецпропуску. Со временем требования смягчились, и пропуск от пограничной службы ФСБ теперь можно получить онлайн. Заехать без него не получится, за 200м до отворотки стоит КПП с автоматчиками, до границы с Норвегией — всего 40км.
После отворотки цивилизация резко заканчивается. То, что когда-то было асфальтированной дорогой начинает пестреть выбоинами, а ещё через километр пропадает вовсе и переходит в суровую грунтовку. Дорогой никто не занимается, и за годы службы армейские ЗИЛы, гусеничный транспорт и тысячи машин туристов разбили её в ноль. Главный элемент — яма. После любого дождя ямы заполняются до краев и превращаются в огромные, в ширину дороги, лужи неизвестной глубины. Второй элемент — торчащие камни, которые могут с лёгкостью сорвать днище любой машине. В сочетании с лужами они придают пикантность каждому метру пути. Въезжаешь в лужу на полной скорости, чтобы не забуксовать, без понимания, оставишь в ней ось, или нет.
Вскоре заканчивается и грунтовка. Необходимо проехать по скале, по которой хлещет горный ручей. Он, собственно, и смыл дорогу. Вырванные трубы ливнёвки, обвалы грунта, болота.
Чтобы попасть на сам Рыбачий, нужно перевалить через горный хребет. Дорога постепенно забирает вверх, а слева по ходу движения потихоньку увеличивается обрыв. На очередной вырванной трубе от ливнёвки я забуксовал. Нужно было сдать назад, и на полном ходу проехать по краю, резко вывернув руль вправо, чтобы перевалиться через трубу. Мокрый гладкий чугун — не лучший материал для сцепления. Внизу виднеются сгоревший остов автобуса и груда искорёженного железа, в которой смутно угадывается УАЗ. Руль вправо они не вывернули. Мои колеса могло повести в любой момент и я имел все шансы на полном газу вылететь не под тем углом и присоединиться к машинам внизу.
Сзади выехала старая Нива, поморгала дальним светом, вышел парень и направился в мою сторону.
— Что, забуксовал? Попробуй сдать вот туда и поехать вот по такой траектории.
Мы дружелюбно беседуем. С парнем что-то не так, сразу не могу понять что именно. И вдруг понимаю — у него нет левой руки. Не доходя до локтя торчит металлический крюк, у балахона подвёрнут рукав. Нива — машина с ручной коробкой передач.
— Пропусти, сейчас я попробую!
Сдаю назад в карман и пропускаю. С первого раза он пролетает трубу, и, бибикая на удачу, скрывается за поворотом. «Пиздец», думаю, «меня только что очень оригинально унизили». Рыбачий выиграл — въехать на него сам я так и не смог.
На трубу было решено забить. Машину оставили в кармане, разбили лагерь с шикарным видом и решили с утра выдвигаться пешком, ловить стопом более толковых водителей, на более толковых машинах. Гопоты в этом районе нет, как и вообще местных жителей — только туристы и военные, все проездом. Держим пальцы, чтобы с машиной ничего не случилось.
Закат. Я курю, задумчиво глядя на тарахтящий внизу гусеничный бронетранспортёр. Он смешно вращается, попеременно включая и выключая гусеницы на поворотах.
Утром собрались, скинули лишние шмотки и продолжили восхождение на хребет. Машин мало, все кто выехал с рассветом из Мурманска, будут тут в лучшем случае к полудню. И тут я вижу армейский УРАЛ. За ним второй, третий, четвёртый — колонна.
«А почему бы, собственно, и нет?», думаю я и поднимаю палец. Солдаты разводят руками, мол, нету места, смеются. Один за одним УРАЛы проезжают мимо нас, на одном из них в кузове стоит... дом. «Дурка», думаю, «померещилось, что ли? Неужели там, куда они едут, нет домов? А если нет, то почему везут всего один?!»
Поднимаемся на возвышенность и видим остановившийся УРАЛ, возле которого подпрыгивает и машет руками солдат. Скорее бежим к нему.
— Давайте, залезайте быстрее, у нас сзади вторая колонна с начальством идёт, главное чтоб не заметили. Кидайте вещи в кузов и цепляйтесь за борта, но девушку чур к нам в салон!
Ну, понеслась! Я трясусь снаружи, стоя на подножке и вцепившись в поручень. Солнце палит. Счастливый до одури.
Военные по рации общаются с другими машинами, и через 20 минут нас всех распихивают по отдельным салонам. В моём — водитель лет 40 и молодой сержант. Едем.
— А почему вы не спросили, куда нам ехать?
Водитель смеётся — «брат, тут только одна дорога. Не надо спрашивать "докуда", тут либо "раньше", либо "позже", а это вы уж сами решите!»
Колонна шла на Цыпнаволок, военную базу на самом краю Рыбачьего. Про эту дорогу я вдоволь начитался при подготовке к поездке — там повиснуть на мостках или встрять в луже можно даже на армейской технике. Весь Рыбачий — всего километров 50, до путь от одного края до другого в лучшем случае занимает сутки.
— Едем на сборы туда, месяца на 2, в кузовах дрова, еда и патроны
— Там, где никакое начальство его не найдёт!
— Так а это не наш! По пути турбаза будет, они попросили им привезти баню, такая вот небольшая шабашка у нас образовалась!
Сержант ставит треки с плеера по блютус колонке. Говорит, «группу такую недавно нашёл, 5 diez называется. Очень крутая!». Я предпочитаю не говорить, что его музыкальный вкус не идёт в ногу со временем. В конце концов он настоящий сержант, а я — рядовой запаса и идейный уклонист.
Мы покрыли около 20 километров за 3 часа. После пары привалов начальство всё-таки палит, что к армейцам подсели туристы, но так и быть разрешает ехать дальше. Нас подвозят до заброшенного посёлка Большие Озерки. Сигналят, машут, прощаются.
Сам посёлок забросили с 1994 года. Выглядит он сюрреалистично — бетонные хрущёвки посреди голой полярной тундры.
На первом этаже одной из них располагался детский сад, стены расписаны сюжетом из «Бременских Музыкантов».
Отдельное здание школы, крыша ввалилась внутрь. Сами хрущёвки существовали тут автономно, ресурсы для них забрасывались, судя по всему, кораблями, и сгружались на пристани. Повсюду валяются насквозь проржавевшие бочки из под горючего. На кухнях вместо привычной глазу советской газовой плиты стоит самая настоящая печь. Топили углём.
Мы одни. Вокруг, на сколько хватает глаз, ничего нет. Нет связи, нет людей, нет машин. Даже эха нет, звуку тут не от чего отражаться. Тишина. Это край света. До ближайшей деревни — 8 часов назад на машине, если, конечно, машина доедет. Почувствуешь себя плохо — тут и останешься.
В паре километров от посёлка не берегу находится крошечная туристическая база с идентичным названием. Построили её уже на нашем веку, как именно — я спрашивать не стал — дома на берегу подозрительно напоминали тот, что везли военные на прицепе несколькими часами ранее. На стойке у администратора вдруг оказалось холодное пиво. Такое ощущение, что мы купили его на Луне.
Посреди бухты стоит катер, на якоре. Пристань отсутствует, на бревне сидит мужик и пытается поджечь сигарету на ветру.
— А это не ваш катер случайно?
Пока пиво разливалось по организму и вступало в свои права, я задумал очередную авантюру. Дело в том, что военные везли нас вдоль берега узкой бухты. К вечеру нам надо было вернуться в обратном направлении и заночевать перед следующим пунктом пути.
Пешком такой маршрут, с перепрыгиванием луж и продиранием через кусты занял бы часов 5-6. На лодке — минут 15. Даже если бы нас за 3 минуты просто перевезли на другой берег, это уже сэкономило бы нам часа 2 ходу.
— А вы на тот берег нас не перебросите случайно? У нас даже какие-то деньги имеются!
— Я-то вряд ли, больно долго раскочегаривать его надо, но скоро вернётся Серега с рыбалки, вот он может.
Таинственный Серёга не заставил себя долго ждать. Через каких-то полчаса вдали затарахтел мотор, и скоро из лодки на берег начали вываливаться бухие мужики в камуфляже. Зачем в море камуфляж? Кто-нибудь, объясните мне?
— Сергей, здравствуйте! Я к вам от Максима...
Фраза странная — в радиусе километров десяти есть только я, он и Максим. Вон, машет, не вставая с бревна. Ещё менее уместно она звучит, учитывая дух этих мест и как тут люди привыкли взаимодействовать между собой.
— Чего, блядь? Какой я тебе Сергей, я Серёга!
— Хорошо, Серёга. Скажите, вы не собираетесь случайно плыть на тот берег? Нам очень надо попасть в бухту N до заката. У нас даже какие-то деньги имеются!
— Не «плыть», а «идти». Денег мне от вас не надо, мне тут с ними нечего делать. Помогите рыбу разгрузить и будем в расчёте.
Мы таскаем тяжеленные вёдра, каждая рыбина размером с небольшую собаку. Здоровенная башка, из которой в душу смотрят по два тупых пустых глаза.
— Океаническая! , — хвастаются мужики. Но я таких здоровенных мразей не видал ни в магазине, ни в океанариуме. Чем они её вообще ловили?
Пока Серёга возился с лодкой, мужики выпотрошили рыбу на берегу и предложили нам взять одну в качестве благодарности. Я вежливо отказался — положить её было некуда, лишний вес был ни к чему, ну и шароёбиться с ней два дня, пока не доберемся до ближайшей плиты, как-то не хотелось.
— Всмысле "нет, спасибо, благодарю!". Всмысле "некуда положить"? Ты чё, меня не уважаешь?
«Ну всё», думаю, «понеслась. Драка в тундре».
Но Серёга быстро погасил разгорающуюся ссору, мы сели в надувную, дошли до основной лодки, которая тоже стояла на якоре в центре бухты. Заехали на соседнюю турбазу забрать какого-то парня, который то ли повредил, то ли потянул спину в процессе постройки вигвамов-типи. Тот согнулся в три погибели и изо всех сил старался бороться в вибрацией лодки, что мгновенно отдавала в поясницу. Я ещё раз порефлексировал, что было бы, попади он себе по ноге топором, например.
Лодка вышла в широкую часть бухты и включила полные обороты. Меня вжало в бортик, а кепку пришлось убрать в карман — удержать её на голове не было никакой возможности, ещё чуть-чуть, и затрепыхались бы щёки. Путь, который мы планировали преодолеть за 5-6 часов пешком, пролетели за 9 минут. До сих пор не знаю, что это была за лодка, но точно могу сказать, что с такой скоростью по воде я не перемещался никогда. На куски режьте, но даже на смертном одре буду орать, что в тот день я «застопил гоночный катер».
— Приехали, выгружайтесь! Быстрее давай, иначе сейчас волнами вынесет на берег, повредятся винты, ёбаный насос!
Я кидаю навесом кроссовки на гальку, закатываю штаны до бедёр и падаю в ледяную воду. На голову мне падает туристический рюкзак, а вслед за ним — наша подруга. Мы вытаскиваем всё на берег, я оборачиваюсь, чтобы дать Серёге хотя бы косарь за труды, но за эти 20 секунд он успевает отплыть от берега метров на 300, и машет издали рукой. Человек-легенда!
Через час-полтора продираний через кусты и покорения Царь-Лужи (небольшое озеро 30х30м неизвестной глубины) мы вышли в район предполагаемой ночёвки.
Это был хребет Муста-Тунтури (в переводе с финского «Чёрные Скалы»), на котором, как я слышал краем уха, велись во время Великой Отечественной какие-то боевые действия. В программе было подняться на хребет, посмотреть на обелиск, и на этом, собственно, всё.
Но в тот день я увидел нечто совершенно невообразимое, что навсегда оставило в душе глубокий след.
Начну с того, что обелиск и часовня рядом с ним оказались не заброшены. Недалеко от тропы у начала подъёма расположилось небольшое и крайне необычное поселение без официального названия. Большинство домов в нём были то ли обрезками каких-то больших труб, то ли переделанными железнодорожными цистернами, со спиленными боками и заваренными стенками. Короче, это были круглые "дома", в центре которых можно было встать в полный рост. Топили в них то ли привозными дровами (своих деревьев на Рыбачьем нет), то ли углём, а электричество выдавал советского вида дизельный генератор. Люди живут там круглогодично, а весь смысл посёлка — хранить память о произошедших здесь событиях.
Ребята упахались после долгой дороги и остались ждать внизу, я поднимаюсь по тропе один. В какой-то момент слышу, что звук под ботинками резко меняется. Смотрю под ноги, и понимаю, что больше не иду по камням. Я иду по... пулям. Десятки тысяч гильз покрывают верхушку хребта ровным ковром.
На краю стоит обелиск — даты, текст. Вокруг обелиска разложены десятки кусков разорвавшихся мин и артиллерийских снарядов.
В июне 1941-го, фашистской армии Север была поставлена задача за несколько дней захватить Мурманск, чтобы отсечь у СССР возможность получать военные грузы через этот стратегически важный, незамерзающий порт. Продвинувшись всего на 40км вглубь территории, фашисты напоролись на бригады Красной Армии и застряли на хребте Муста-Тунтури. Две армии стояли в каких-то пятидесяти метрах друг от друга в течение ТРЁХ ЛЕТ, не в состоянии перехватить инициативу и окончательно взять хребет.
На стороне немцев воевали финны, и целый полк австрийских горных егерей, специально обученных ведению боевых действий в горах. У них была разборная мобильная артиллерия, специальная инженерия для быстрого сверления туннелей в скальной породе и удалённо управляемые огнемёты, спрятаться от которых на плоской вершине хребта было негде.
Советская армия такими техническими изысками не обладала. Рыть окопы и землянки в тундре невозможно — внизу либо скала, либо вечная мерзлота. Поэтому максимум, на который могли рассчитывать солдаты — наспех собранная из камней будка, которая едва удерживала тепло и разлеталась от первого взрыва. Точные потери на этом направлении неизвестны, но по самым оптимистичным оценкам это был 1 немецкий солдат к 5 советским. Тысячи погибли от жуткого холода с обеих сторон.
Это чувство словами объяснить очень сложно. Наверное, ближе всего оно стоит к эмпатии.
Холодный климат, вечная мерзлота и малое количество микроорганизмов сохранили это место практически в первозданном виде. Выглядит всё так, как будто война закончилась здесь каких-то 2 недели назад. Деревянные ежи, обмотанные колючей проволокой, блиндажи, огневые точки. Я стою у пулемётного гнезда, закрытого стальным листом. В нём дырка — это погиб человек. Вторая — ещё один.
Камень, чёрный от копоти — отсюда била артиллерия. Развороченный валун — попал снаряд. Осколок человеческой кости в ложбине между камней.
Я увидел войну такой, как она есть. Не на геройской панораме в музее Победы. Не в красивом кино с актёрским составом. А настоящую. Когда ты с шрапнелью в животе, весь в грязи лежишь, и смотришь в небо, не в состоянии даже вдохнуть из-за адского мороза. И через минуту умираешь. За место тебя встаёт другой человек. Он умирает завтра. Это трудно объяснить, но когда ты стоишь там, у груды осколков мин и артиллерийских снарядов, то вся эта картина вплоть до мельчайших деталей, стоит у тебя перед глазами без идейных или киношных фильтров и без романтики. Война — это ад. В тот день я получил таблетку пацифизма на всю оставшуюся жизнь.
Но войной ад не заканчивался. После отступления немецких войск эта область оказалась настолько плотно заминирована, что Советы решили сделать её закрытой территорией и просто... ушли. Оставив оружие, технику, боеприпасы, и тела павших солдат. Их просто решили не убирать. Это было нецелесообразно.
Мой отец попал на Рыбачий при позднем СССР по спецпропуску, и рассказывал, что их вели по специальной разминированной тропе, а вокруг просто валялись оружие и техника. На немецкой стороне он видел шинели и кости.
Солдат, убитых здесь за 3 года войны, особо никто не разыскивал. С 1970-х до конца 1990-х бригады волонтёров-поисковиков находили на разных высотах тела и бережно хоронили их в братских могилах у подножия холма. От такого зрелища тоже хочется плакать — самая "свежая" дата, которую я смог найти - август 1998-го. То есть трупы пролежали в вечной мерзлоте больше 50 лет, никому не нужные. Сколько их остаётся подо мхом до сих пор — никому не известно.
С одной стороны это дикость и варварство. С другой — безразличие советских, а потом и российских властей создало уникальное место, в котором война не заканчивалась, а была поставлена на бесконечную паузу. Вы наверняка слышали про Сталинград, Дорогу Жизни, Брестскую крепость. Они все вычищены, и на их месте стоит музей или хотя бы какой-то блестящий гордый монумент. Про Рыбачий не слышал никто. В интернете очень мало материалов на эту тему, хотя непонятно почему — возможно, именно благодаря успешному ленд-лизу через Мурманский порт СССР и выиграл эту войну. Видимо, не было там красивого подвига. Только терпение, ужас, холод и смерть. Захотите — почитайте. Самый кошмарный эпизод, что я нашёл — это письма немецких офицеров домой своим жёнам, искренне рекомендую к прочтению всем милитаристам.
Я спустился с хребта к ребятам, глубоко погружённый в свои мысли. Мы вернулись в посёлок, купили у местных морошки и пару бутылок пива — хотелось как-то поддержать.
Рыбачий — уникальное место . У меня есть убеждение, что самые интересные места в России, те, что с характером, находятся на её глубокой периферии. Куда не дотягивается рука федерального центра, где фактически нет законов и люди ведут себя так, как просто считают правильным. Здесь некуда обратиться за помощью, некуда позвонить, есть только ты сам и люди рядом. И вы поступаете друг с другом по совести. Где бы ещё на планете Земля я смог застопить колонну армейской техники и гоночный катер за 1 день? :D
Мы поднялись на холм напротив хребта и разбили лагерь.
24 часа на полуострове Рыбачий подходили к концу.
Я выпотрошил сигарету и начал забивать в неё коноплю. Она оказалась у нас совершенно магическим образом — нашли в лесу. Около 6-7 часов, проклиная всё на свете, тремя днями ранее мы шли на Сейдозеро — сначала перемахнув горный перевал, потом через лес вдоль пересохшего ручья, потом по топким болотам, перепрыгивая через внезапные ручьи. Окончательно выбившись из сил, мы скинули рюкзаки и упали на поляне посреди глухого леса. И там, на пеньке, я вдруг нашёл пакет с шишкой. Кто мог её оставить — совершенно непонятно, по единственной дороге туда мы никого не встретили.
— Оставили сегодня днём, пакет ещё не отсырел утренней росой.
— Давайте в первый раз кто-то один курит, если она пропитана кислотой, то мы все останемся тут дня на два.
Но с пакетом всё было в порядке. Мы решили, что это северные боги и таинственная цивилизация Гипербореи таким образом поддерживают в нас стойкость духа.
Я затянулся, голова и ноги стали пуховыми. Последний луч вечернего солнца скрылся за хребтом Муста-Тунтури и разлился по низким полярным облакам.
«Да уж», пронеслась в голове последняя мысль. «Ну и денёк...»
Подписывайтесь на канал: https://t.me/alexanderagri